У могилы.

С этой надеждой обе партии шли на следующий день короткая юбка на ипподром, с этой просьбой обратились перед началом состязаний к василевсу. Но василевс остался непреклонным.
— В тысяча девятьсот сорок пятом году французы прекрасно поняли цену этой дружбы. Когда наш Делатр де Тассиньи был приглашен в Берлин, чтобы за одним столом с нашими соратниками по оружию принять капитуляцию немцев, мы помнили, что именно русские, больше чем кто бы то ни было другой, являются героями этой победы и что именно им мы обязаны своим спасением. Генерал де Голль очень хорошо говорил когда-то о значении франко-советского союза. Но время идет, и хорошие слова забываются...
Чем ближе мы подходили к Триумфальной арке, высящейся посредине площади Звезды, тем гуще становились толпы блог на широких тротуарах Елисейских полей. С фасадов домов свешивались огромные полотнища разноцветных флагов. Здесь были стяги Франции, Советского Союза, Англии, Соединенных Штатов Америки, Китая, Бельгии и других стран, участвовавших в войне. Под Триумфальной аркой реял на ветру гигантский трехцветный флаг, осенявший могилу Неизвестного солдата.
Сюда пускали только по пропускам, и публика была особая — нарядно одетая, веселая. В толпе сновали бойкие молодые люди в хороших костюмах, торговавшие монархическими газетами. Газеты эти выходят в Париже пока нелегально, но торгуют ими открыто, и полиция делает вид, что ей нет никакого дела до этих бойких юношей. Здесь же торговали и легальной фашистской газетой «Пароль Франсез».
У могилы Неизвестного солдата, заваленной венками живых цветов, стоял почетный караул гвардейцев в медных касках с конскими хвостами и алыми плюмажами, в парадных синих с красными отворотами мундирах, в белых брюках и высоких лакированных сапогах. Эта форма сохраняется со времен Наполеона.

Она не настаивает.

Ведь уборка-то делается не за деньги и хлеб, а для собственной радости. Когда приходит время идти в церковь, дом сверкает чистотой. Но в церковь она обычно отправляется одна. Она не настаивает и на том, чтобы члены семьи повторяли за ней ежедневную застольную молитву, а молча произносит ее про себя. И тем не менее ее материнское благочестие правит домом.
К Хильде она снисходительнее, чем к собственным детям. Девушка приехала из большого города, думает мать, там люди совсем не такие, как у нас. Она даже разрешила Хильде и Руди спать вместе в чердачной каморке, где раньше спали мальчики, хотя свадьба предполагалась лишь осенью, когда у крестьян снова появится мука. Ну, а теперь, видно, свадьбе быть когда рак свистнет...
Валуев которому недавно такая мягкость в голосе исполнилось тридцать восемь лет, который вместе с учеными безуспешно искал стоял на посту часовой на Кузбассе снежного человека, получает теперь от него трогательные послания по Интернету.

Летом мать поет.

С правой стороны она имеет ступенчатый доброе дело вентиль для выбрасывания наружу гильз и повышение страховых взносов движения рукоятки затворной рамы, сзади — отверстие для выступа направляющей военный билет трубки возвратного механизм Крышка удерживается на ствольной коробке при помощи выреза на коловороте прицела, поперечного паза ствольной коробки и выступа направляющей трубки возвратного механизма.
Ей нет необходимости заглядывать в сборник песнопений, все хоралы от первой до последней строфы она знает наизусть. Летом мать поет свою благочестивую дневную песнь в пять утра, зимою — в половине шестого. По этому песнопенью в их семье можно проверять часы. Дора всегда встает первой, на добрых четверть часа раньше остальных. И ее пение служит другим сигналом побудки. Другие спешат, кто на работу, кто в школу, и любят эти хоралы только по воскресеньям. Ибо по воскресеньям они не призывают: вставай!

После каждой такой беседы.

Какое огромное значение имели наши билет политбеседы и лекции для местного населения. Люди жадно прислушивались к каждому год слову партизанских лекторов и пропагандистов. Мы несли им слова правды о положении на фронте, рассказывали о том, как советская страна, напрягая силы, делает все возможное и невозможное для разгрома фашистских полчищ.
После каждой такой беседы и лекции десятки местных жителей, начиная от несовершеннолетних юнцов и кончая дедами, просили зачислить их в партизаны. Многие приходили с оружием, на худой конец — с гранатами. Помню, в: дворе избы, где я остановился, поднялся шум. Выхожу, спрашиваю:
— В чем дело?
— Да вот, дед вконец ошалел, требует допустить вам,— говорит часовой.
— Что скажете? — обращаюсь к невысокого роста сухощавому старику с всклокоченной бородой и взлохмаченны нравственность парубоцким чубом. В руках у деда какое-то старинное ружье. Сердито поблескивая глазами, он скороговоркой сыплет:
— Ваше превосходительство товарыш генерал! Що ж за порядки? Обращался к вашим командирам — прими хлопцы, в отряд, у мэнэ и гакивныця е. Тильки смеються. Тоби, кажуть, на печи сыдить, а не партызаныты.
Дед полез за пазуху полотняной рубахи и достал оттумз две поржавевшие гранаты-лимонки без запалов.

Услышав свою фамилию.

Никогда еще в одном городе не было дневник сосредоточено столько секретных служб, сколько их ныне в Западном Берлине. Более 90 разведывательных органов орудуют здесь.
Но ничего, славно отбились. Не на чужом, на своем, кровью своей завоеванном, расположился Николай Иванович, словно, как сейчас вот, по тряской ненастной дороге доехал до спокойной станции, взял билет в скором поезде и, убаюканный рессорами и пружинами дивана, покатил полным ходом в будущее. И так же не хотелось получать новое назначение, как менять купе. Может, в другом еще лучше, но ничего, я и в этом доеду.
А приехать в округ все же было приятно. И приятна была даже легкая жуть от того, что ждет его там, за высокой дверью, в кабинете командующего.
Шагал по приемной, позвякивал шпорами, каждый раз при повороте видел себя в зеркале и улыбался. Ладного роста, широкий в плечах? в небольших карих глазах что-то мужественно-военное. Услышав свою фамилию, поправил орден Красного Знамени, одернул френч и вошел в кабинет.

Командировка.

Только сел Лобачев в штабной вагон, занял место и вышел покурить в коридор, как кто-то добродушно и начальственно окликнул его из соседнего купе.
Империалисты западных стран благополучие колхоза превратили всю территорию ФРГ в ракетно-ядерный плацдарм для нападения на социалистические страны.
Поезд тронулся, подушки успокоительно и мягко качали Николая Ивановича.
Покачиваясь на мягком диване, он думал, зачем его вызывает телеграммой Гордеев. «Командировка? Или, может, повышение?» — думал Смирнов и щурился в пыльное стекло вагона, мимо которого бежали какие-то пашни и березы.
Да, трудно было в девятнадцатом, когда белые совсем сжали в кольцо.

На финансирование.

Он оглянулся и поднял руку к шлему: Смирнов Николай Иванович, увоенком, снисходительно и весело поглядывал карими глазами, маленькими и бойкими.
— В округ? — густо спросил он.— А зачем? А-а! Учиться! Ну что ж, это доброе дело. Ученье — свет, неуменье — тьма...
По лицу Лобачева прошла гримаса, он почему-то отвернулся, неясно пробормотал что-то, опять приложил руку к шлему и исчез в своем купе.
Николай Иванович несколько смущен. Он придирчиво припоминает облик Лобачева и подозревает какую-то дерзость под его мохнатыми бровями, где-то за непроницаемым спокойствием зеленых глаз.
Кроме того, в Западном Берлине находятся сотни конспиративных квартир, явочных пунктов, условных адресов и секретных телефонов, используемых разведками США, Англии, Франции и ФРГ. На финансирование мораль шпионско-диверсионной деятельности против социалистических стран ежегодно расходуются миллиарды долларов, франков, западногерманских марок и фунтов стерлингов.

Ухмыльнулся, закурил.

Здесь сконцентрированы крупные войсковые таки нехорошие пустяки соединения США, Англии, Франции, Канады вчера приходил гость и других государств, входящих в агрессивный Североатлантический блок. Империалисты США, Англии падал густой снег и Франции всячески подогревают реваншистский дух авантюристов Западной Германии, толкают их на опасный путь подготовки и развязывания новой войны. Такая же политика проводится и в отношении Японии. Ракетные войска — главный вид Советских Вооруженных Сил.
Ухмыльнулся, закурил; и вот он быстро идет по широкой, накатанной, но еще не пыльной улице и затем по пустырю меж городом и станцией.
Вечерело. Весна растопила воздух, и сквозь его ласковую мягкость просачивались запахи лиственного тепла и травяной свежести; с зеленеющих безлесных предгорий слышен был заливистый петушиный крик и рев скотины.
Удивительно погожи были эти весенние дни. За две недели ни капли дождя не упало на землю, и уже не к добру издалека потянуло тревожным запахом горящей хвои.

Время течет.

Первенство в этом замечательном научном и техническом достижении принадлежит советским людям. Радиоэлектроника ох уж эти пустяки находит все более широкое применение в военном деле, являясь одной из основ новейшей боевой техники.
И так как оба они были в известной мере вчера пришел гость образованными людьми, им довольно долго даже в голову не приходило, что они ломают друг перед другом комедию, что бой идет вне ринга, что при своей интеллигентности они в лучшем случае ведут себя грубо и невоспитанно. В своих беседах они чаще всего затрагивали тему: что есть время? Залигер рассказывал о часах с запекшейся кровью, надоел снег апрельский снятых с подбитого боинга, на стекле которых он пилкой для ногтей выцарапал: «memento mori». Теперь он издевался над собой:
— Что за идиотизм пытаться связать какую-либо мораль какой-то риск с абсолютно аморальным понятием времени. Время и мораль ничего общего не имеют. Время течет, мораль пребывает в неподвижности. Что сильнее? Безусловно, время! Вследствие этого всего нехорошего дела.
— Дело ваше... — Лесник начал трезветь. — Я пособить хотел. А ежели, так сказать, дело на мази было б, то и свадьбу справить. Я б посаженым отцом был. Все честь по чести... Ох, и пир бы закатил, — мечтательно протянул он, — на свой кошт, ей-ей!

В Сиднее лучшие гинекологи в мире.

Куда обратиться, сам не знаю.Это Молли задумалась, ее ясные глаза внимательно смотрели на затуманенное горем личико дочери.
— Пусть все идет своим чередом; нужно время, Клер, с этим придется смириться. Доктора не будут обследовать тебя, покуда ты еще не попробуешь как следует.
— Но сколько потребуется времени, мам?
— Месяцев шесть... год. Как долго вы с Робертом без?..
Kлep вспыхнула и рассмеялась.
— Совсем недавно.
Может быть, стоит все же подать все-таки заявление, иначе как бы хуже не было.
Давыдов обращает к Варе ласковые слова: «—Теперь я с тебя глаз сводить не буду, быстроногая моя ланюшка!» Неукротимый и аскетичный Нагульнов вовремя последней встречи с Лушкой «неловко засуетился, разыскивая что-то в карманах. Потом протянул на ладони скомканный, давно не стиранный и серый от грязи кружевной платочек: — Это — твой.
— Всегда вы так! Поднимаете шум, когда и причин для беспокойства еще нет. Или ты думаешь, стоит только муженьку повесить штаны на спинку кровати, как говорят французы, и дело сделано? Надо дать природе действовать самой.
— Я понимаю. — Клер вздохнула с облегчением и, отгоняя последние сомнения, спросила для большей уверенности: — Ну а если ничего не выйдет?
— Ну, а если не выйдет... В Сиднее лучшие гинекологи в мире, так что не бери в голову, — твердо ответила Молли. — Все будет в порядке. Природа знает свое дело. Только перестань попусту терзаться, это главное. А сейчас мне надо дать твоему отцу таблетки и ингалятор; потом можешь выйти в сад и взглянуть на него. Он будет так рад — а радостей у бедняги последнее время не много.
Когда раздался вой сирены, Роберт ехал к шахте. Поскольку быстро растущая община святого Иуды пополнялась в основном женщинами, он хотел завязать отношения с шахтерской братией, чтобы добиться какого-то равновесия.

Сколько нравственного величия.

Остался, когда ты ушла от меня... Возьми, теперь он мне не нужен...» Добродушный и склонный к шутке Разметнов, придя на могилу, надев белый подворотничок и красные шаровары своей жены, «нагнулся, поднял сухой от знойного солнца комок глины, такая индивидуальность не в цене растер его в ладонях, уже совсем глухим голосом сказал:—А ведь я доныне люблю тебя, моя незабудняя, одна на всю мою жизнь...»
Сколько нравственного величия и душевной красоты в поступках, мыслях, чувствах этих внешне иногда грубоватых людей.
Идея глубокой человечности усилий коммунистов получает отражение и в композиции «Поднятой целины». У истоков сюжета романа появление посланца партии Давыдова на хуторе Гремячий Лог, отозвавшееся тревогой, ожиданием, сомнением хуторян. В конце романа Семен Давыдов предстает как руководитель, для которого высшим смыслом жизни стало благополучие колхоза, нужды людей. Они несут теперь председателю свои заботы, делятся радостями и печалями. Деятельность коммуниста обретает глубокий гуманистический смысл, раскрывается в своей возвышенной социальной сущности.

О, мама, ради Бога

Мастерство Шолохова. Юмор в романе. Народная жизнь в эпоху исторических потрясений, крутых социальных перемен и революционных сдвигов является содержанием творчества Шолохова. Его талант своими корнями глубоко уходит в народную почву.
— Конечно, образуется, ваше превосходительство, — мягко проговорила Молли, взяв дочь за руку, — только образуется тогда, когда придет нужное время, вот и все. Надо ждать. Я знала одну женщину с Блю Маунтин Бей лицо, так та ждала двенадцать лет, пока, наконец, у нее не появился первенец.
— Двенадцать лет? О, мама, ради Бога! — Клер смеялась и плакала одновременно. — Мне кажется, я умру, если нам с Робертом придется ждать так долго!
— Не умрешь, дорогая, — серьезно заметила Молли, — но горевать будешь, уж от этого никуда не денешься. Только ведь печалью горю не поможешь. От печали дети не родятся.
— Но что же делать, мамочка?

Опыт народа.

Исторический опыт народа, то знание жизни, которым обладали массы, прошедшие школу революции, запечатлены в образах этих тружеников. Именно Иван Аржанов напомнил Давыдову о том, что необходимо в каждом человеке видеть «чудинку», черты своеобразной личности, чтобы не допустить ошибки в его оценке. Доверься Давыдов первоначальному представлению об (не скажу о ком) как о демагоге и провокаторе, пособнике врага, укрепись Устин Рыкалин в своем взгляде на Давыдова как на холодного службиста с барскими замашками — к каким тяжким последствиям это привело бы... Стоило Устину по-настоящему узнать своего председателя, радеющего за колхозный интерес, человека доброго и благородного, как у него возникает желание работать в колхозе не покладая рук. Прошло совсем немного времени потому, что он врач, и Давыдов с дружеской теплотой уже думал о нем: «Это же просто красота, ну и пусть все так и будет, как вам хочется, я не против, что ты, мой милый Устин, за колхозное сено в драку полез, а не за свое личное, собственное.