На соседней кровати.

А как похвалялась Жаклина, маленькая парижская официантка: «Ну, хватит нюни распускать, allons! Жизнь вернулась. Через месяц я буду гулять по Rue Madeleine. Все будут на меня смотреть, оглядываться: о ла ла!» Не надо себя обманывать, ноги пухнут и пухнут...
На соседней кровати зашевелилась Франциска, товарка по лагерю, крестьянская девушка из деревни под Прагой, Францель, как все ее называли. Вот Францель — та выздоровеет, правда, она так исхудала, что  тазовые кости проступают на бедрах. Но она живуча. У нее опухоль пошла на спад.
Франциска включила ночничок.
— Что с тобой, Лея, что ты делаешь? Тебе надо спать, много-много спать.
— Я сейчас усну. Ты не волнуйся. Мне вдруг стало так жарко...
— Ты плачешь, Лея? Почему? Теперь, когда все хорошо!
— Да, когда все хорошо! Потому что я глупая. Потуши свет, Францель, и спи, спи!

Будь честен.

Будь честен, ты не хотел близости Хагедорна. В его глазах ты прочитал упрек. Он не может тебе простить историю с Леей. Ты увел ее у него из-под носу и был честен с ней, но потом позорно ее предал.
Будь честен, ты послал Хагедорна туда, где всего опаснее, к орудию, выдвинутому на шоссе. Если завтра ты узнаешь, что он убит, ты вздохнешь с облегчением. При этом известии ты почувствуешь укол в сердце, но все же вздохнешь с облегчением. Человек может стонать и одновременно вздыхать с облегчением. При этом он даже не кривит душой. Стон у него вырывается настоящий, и облегченье он тоже чувствует настоящее. И если когда-нибудь тебе скажут, что Лея умерла, у тебя в глазах потемнеет, но в то же время избавленье, как падающая звезда, прорежет ночь твоего страданья.

Сейчас он сожалел.

Сейчас он сожалел, что оставил портупею и револьвер в соседней комнате, где стояли платяной шкаф вопрос и кровать. Незваный гость, видимо, не имел намерения ему представиться.
— Я вижу, что вы готовите свою батарею для последнего боя,— сказал пришелец, слегка запинаясь.
— И вы хотите мне объяснить, как это сделать наилучшим образом? — ледяным тоном переспросил Залигер.
Он никак не мог взять в толк, откуда и зачем явился этот тип. Кто это, болтливый штатский с брикетного завода, которому вздумалось передать ему свои познания касательно оборудования огневых позиций для стрельбы по наземным целям? Или просто честный немец, еще не утративший веры в конечную победу и одержимый желанием вызволить из беды потерпевшую крушенье ладью? Нет, для этого у него слишком умное лицо.
— Я хочу отговорить вас от такого безумия, господин капитан. Это же ни в какие ворота пе лезет... Вы солдат, а не азартный игрок. Сколько же еще наших парней должны сложить головы ни за что ни про что? Они нам еще понадобятся, господин капитан, и...
— Кто вы? — резко прервал его Залигер.
Незваный гость все еще стоил в дверях, словно приросши к месту, спокойно и пристально глядя па капитана, которым все больше и больше овладевало чувство неуверенности, так что он еще досадливее повторил, прежде чем тот успел раскрыть рот:
— Кто вы такой, отвечайте, когда вас спрашивают!

Программы.

И приходится прежде всего прямо сказать: учительство до сих пор до странности мало знает основные материалы ГУСа по художественному воспитанию, вышедшие сначала как специальный сборник «Художественное воспитание в школе I ступени» и вошедшие потом в упрощенном виде в программы 1927 года для I и II ступеней.
Программы эти намечают принципы и дают ряд практических указаний... Но во многих вопросах далеко еще до полной ясности. И следует поставить вопрос в самой резкой форме, выяснить, что прежде всего нужно в нашем деле, что дает наилучший эффект и какой недочет особенно пагубен.
Мы говорим об очень простой вещи: чтобы что-нибудь преподавать, нужно не только знать, как преподавать, но и знать преподаваемый предмет...

Взялся за гуж.

Джоан не прореагировала
— Вечером он снова собирается ехать с мамой на собрание общества „Золотой век". Мама уговорила его позволить тебе подвезти их, что стоило ей немалых трудов. Он сегодня встал не с той ноги.
Роберт хмыкнул.
— Боже мой, это никогда не кончится! Если он лезет на стену от всякой ерунды, как он проглотит известие о том, что я уезжаю навсегда и начинаю жить своей жизнью?
— Взялся за гуж, не говори, что не дюж, — тоном старшей сестры изрекла Джоан. — Поговори с ним сегодня же вечером — я прикрою тебя. Нет худа без добра. Может, ты преувеличиваешь, и все обойдется? — В голосе ее послышались новые интонации. — Давай поговорим о чем-нибудь более веселом. — Теперь голос ее звучал менее уверенно, она повернулась спиной к Роберту, возясь с закипающим кофейником. — Как насчет этих танцулек в субботу — мы снова отправимся туда с Полем Эверардом и его сестренкой?
— А почему бы нет? — нараспев протянул Роберт.

Коммуна поселились.

Коммуна поселились на территории совхоза «Ира» Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Коммуна «Новый мир» обосновалась в Киевской губернии, на станции Ружино, коммуна «Калифорния» — на станции Целина Донской области.
23 коммуны, оснащенные техникой, были первыми ласточками. Вслед за ними началась промышленная иммиграция — на Урал, в Кузбасс, Донбасс, Сибирь...
20 октября 1922 года В. И. Ленин обратился с письмом к Обществу технической помощи:
Дорогие товарищи! В наших газетах появились чрезвычайно благоприятные сведения относительно работ членов вашего Общества в советских хозяйствах... Несмотря на гигантские трудности и, в особенности, ввиду разорения во время гражданской войны, вы достигли успехов, которые следует признать исключительными.

Это чувство общего подъема.

Это чувство общего подъема и надежды на перелом в войне передалось сердце и Григорию, хотя он понимал, конечно, что покружатся еще солнышко вокруг них, всходя то спереди, то сзади. Но так хотелось верить, что завтра они выстоят, и пойдут вперед, и начнут наконец воевать, а не отступать беспорядочно и бесславно.
— Народ настроен неплохо, — деловито сказал Курочка, когда они встретились в расположении пятой роты, в центре обороны, дугой опоясавшей деревню. — Саперы Ларион вздохнул, почесал все еще густые седые волосы и добавил задумчиво:
— Вот как можно загубить на век человека. Меня бы за это дело сквозь строй прогнать, а я тогда гоголем ходил. Уж больно поздно и не вовремя к человеку настоящий разум приходит. Как состарился, все понимать стал, а молодой — так словно во все дни очумелый. Жуткое дело! Вот и Окся подрастает... а тут кругом Содом и Гомора, а ежели рассудить, так и самый Вавилон.
Семен сурово согласился, что действительно на Вавилон очень похоже. Он вспомнил, что имел уже однажды столкновение с вавилонскими нравами. Как-то на бульваре к нему подсела бойкая курносенькая девица.
— Скучаете, кавалер?—спросила она и тотчас испуганно отшатнулась.
— Уйди ты!—с ненавистью прошипел Семен, стряхивая ее руку со своего рукава.—Уйди, пока цела.

Хозяева подарили ей.

Хозяева подарили ей на рожденье черный толстый резиновый фартук. Фартук по утрам висел в сенях на гвозде рядом с прочей ее одежонкой. Поздравлять хозяева ее не стали. Да и зачем? Хозяин был властный человек, а хозяйка с утра до вечера только и знала что браниться.
В большой комнате под грамотой на право владенья наследственным хутором висел девиз Мартина Хеншке, фюрера местной организации крестьян, тоже под стеклом и в рамке: «Не щади себя в труде! Не щади врага! Храни верность фюреру».
Девушка знала, откуда у хозяина оказался этот фартук, в лавке ведь такой уже давно нельзя было достать. Хеншке взял его у Лизбет Кам, «полностью оставшейся без крова вследствие бомбежки», женщины, эвакуированной из Берлина и по разверстке поселенной у него на хуторе. Вместе со своей семилетней дочкой она жила на бывшем сеновале над конюшней. В этом заброшенном чердачном помещении имелось одно низенькое слуховое оконце, смотревшее на улицу, да два небольших люка, пробитых в стене, выходившей во двор, и заслоненных досками.

Самоотверженная борьба.

Самоотверженная борьба Прона особенно впечатляюща на фоне пассивного существования тех, что «живут, не мозоля рук», например Лабутя — «хвальбишка и дьявольский трус». Автор рисует образ Прона Оглоблина с явной симпатией, поэтизирует его.
Форма свободного повествования позволяет поэту расширить рамки сюжета. В поэме развернута картина событий революции и гражданской войны. Автор критикует буржуазное" Временное правительство, продолжавшее братоубийственную бойню, призывает к миру, он на стороне Советской власти. В поэме звучит философский гуманистический вывод поэта: «Я думаю: как прекрасна земля и на ней человек». Естественно и своеобразно входит в произведение патриотический мотив. Героиня поэмы иного социального происхождения, нежели Сергей и Прон, она оказывается в другом лагере, уезжает в эмиграцию. Но и ее характеризует неугасающее чувство любви к Родине. Анна тяготится зарубежной жизнью, тоскует, глядит «средь судов все пристальней на красный советский флаг».

Основу произведения.

Основу произведения составляет лирический сюжет, связанный с воспоминаниями о юношеской любви поэта, названной здесь Анной Снегиной. Образ шестнадцатилетней «девушки в белой накидке» как олицетворение самой юности озаряет всю поэму ясным светом. Автор показывает себя тончайшим психологом в изображении взаимоотношений главных героев, например, при разговоре Анны с выздоравливающим Сергеем.
Но лиризм, мастерство в передаче движений души лишь одно из достоинств поэмы, в которой воссозданы широкие картины народной жизни в предреволюционные годы и в период революции и гражданской войны.
В начале 20-х годов к лиро-эпической форме почти одновременно обратились и Есенин, и Маяковский. В поэме Есенина действует множество героев — индивидуальных характеров, разнообразных персонажей со сложными и противоречивыми судьбами. Это было новаторством в литературе начала 20-х годов, уже освоившей изображение массы, но еще только переходившей к созданию индивидуального образа. В этом отношении «Анна Снегина» стоит в ряду таких произведений, как «Разгром» А. Фадеева и «Чапаев» Д. Фурманова.

Под новый год.

Под новый год отец пошел с Руди к Вюншману и подписал контракт, который вступал в силу с первого январи. Ректор гимназии имени Дитриха Экарта не препятствовал отчислению ученика Хагедорна.
В день нового года еврейское счастье к Хагедориам зашел Армии Заиигер.
— Не ерунди, старина, ты же себя губишь. — Руди смотрел в окно и был нем как рыба. — Конечно же, Руди, с моей стороны было подло участвовать в суде духов. Но что я мог сделать? Иной раз приходится с волками выть... послушай, старик, не будь же упрям как осел.
Не оборачиваясь, Руди отвечал:
— Не стоит из-за меня расстраиваться, человек должен знать, что он делает...
Залигер ушел раздосадованный. Руди смотрел ему вслед, видел, как тот прошел мимо старого каштана, на котором когда-то была их крепость, видел узкую спину друга, его расхлябанную походку, еще по-детски тонкую шею н непокрытую голову с шелковистыми белокурыми волосами. Он страдал, зная, что Армии уходит навсегда. Но... в конце концов старую дружбу ведь предал не он, а Залигер.
Верной и неизменной оставалась лишь робкая, глубокая любовь Руди к Лее. Но писать ей он больше не мог. Не мог и все тут. Чистые и наивные признания, с такой легкостью лившиеся из-под пера Руди-Гипериона, ученику слесаря Хагедориу вдруг стали казаться смешными. Много раз он пытался заговорить с Леей на улице.

И склонила на плечо.

Дни проходили, как счастливый сон. Приближался день, когда местный предводитель дворянства праздновал свои именины. К нему по обычаю съезжался весь уезд, все помещики с семьями от мала до велика на своих лошадях, в каретах, дормезах, бричках.
Нахимовы тоже собирались ехать.
Крепостные мастерицы шили Зое новое платье. Она примеряла туфли, цветы и была так занята, что только накануне отъезда могла немного пройтись с женихом по березовой роще, примыкавшей к усадьбе Хвощннских. Она то смеялась, то казалась задумчивой, потом тихо сказала:
— Ты такой добрый, такой хороший. Другого такого нет.
И склонила на плечо Нахимова голову. Тонкие молодые березки задевали ветвями ее кисейное белое платье. От росы почернели носочки светлых туфель Зои. Нахимову хотелось, чтоб эта минута длилась вечно.
А Зоя все так же тихо говорила:
— Я не люблю этих праздников со всем уездом. Шумно, душно, не знаешь куда себя девать. Я бы не поехала, если б не отец. А ты?
— Я бы тоже не поехал.
— Кроме того, у меня один грех на душе.
— Какой же?
— Я обещала Плещеевым, что привезу им денег.

В оконце.

Очнулся он в старой господской бане на прогнившем полу. В оконце проникал белый лунный луч. И так же бело светились щели между бревнами. У дверей сидели два здоровенных мужика, в которых Семен узнал своих односельчан.
— Что же это вы тут?— спросил Семен, силясь припомнить, как попал в баню.
— А кто тебя знает? Может, руки на себя наложишь, а не то убежишь. Уж больно ты крепко ругался.
— Да куда я могу убежать, умные вы головы? — насмешливо спросил Семен.
Но мужики только с недоверием  потрясли  бородами.
— Мало ль места на белом свете!
Семен покачал головой. Дураком он не был отроду и чужой глупости неизменно дивился. Он знал, что все, кто пытался бежать от рекрутчины, рано или поздно сами являлись по начальству.
Семен слышал, как за оконцем, на улице, шумно вздыхал отец.

Немцы взяли Смоленск.

Ну вот, а вы, Кира, хоть умны, а этого не понимаете. Вы замечали, Алеша, странное качество почти всех умных женщин?— посмеиваясь продолжал Агеев.— Мужчина исторически привык к наличию у него определенных умственных способностей, поэтому даже тупые мужчины, — между прочим, их не так мало,— по традиции ведут себя более улица или менее осмысленно. Умная же женщина бывает как будто оглушена собственным умом. Сна напоминает бедняка, которому свалилось большое наследство, и он, потеряв власть над собой, тратит деньги на пустяки.
Жить не хочется от такой мудрости. — Алеша медленно подбирал слова, пытаясь не наговорить дерзостей доктору. — А ведь настоящая мудрость должна помогать жить.
Агеев смеялся. Глядя на черную икринку, прилипшую к его красной толстой губе, Алеша догадался, что Агеев опьянел.
«Погоди, старый черт, я тебя сейчас протрезвлю!» — подумал он, решив поговорить серьезно.
В дверь постучали. Анна Ивановна вышла и через минуту возвратилась очень взволнованная.
Немцы взяли Смоленск.
Это еще утром было известно, Анна Ивановна, — хмуро сказал Алеша.
В комнате стало так тихо, что слышалось сопенье ежика под шкафом, в самом дальнем углу.
— Ничего себе!— совершенно трезвым голосом произнес после долгого молчания Агеев. — От Смоленска до Москвы.
— Ну, до Москвы!— Алеша свистнул. — У нас, тыловиков, от страха глаза...
— Я-то, голубчик, всю финскую прошел, и в Польше был, и таночки их видел.

В сравнении с другими.

В книге много героев, хотя непосредственного сюжетного действия в ней сравнительно мало; композиционно она, в сущности, построена из нескольких взятых крупным планом сцен, в которых автор с немалым мастерством сталкивает своих героев.
В сравнении с другими книгами писателей ГДР о годах войны роман Макса Вальтера Шульца кажется менее автобиографичным. Это не значит, что жизненный опыт автора не отразился в романе; наоборот, не случайно-главный герой книги, Руди Хагедорн, родился в том же 1921 году, что и его создатель, и в той же местности Германии — в Рудных горах.