Сегодня она сама завязала ему галстук махоньким модным узелком. Пожалуй, это была единственная за день минута, когда Петр не беспокоился о предстоящей беседе, заглядевшись на Марусины голубые-голубые глаза в рыжеватых ресничках. Они ему очень нравились. Маруся сказала строго:
— Петя, ну как несерьезно!
Нынче ночью—хоть под одеялом наедине — они не переставляли вещей в будущей комнате. Маруся волновалась, кажется, больше Петра. Она даже попробовала проверить, как она выразилась, «его общее развитие» и спросила, знает ли он, как устроен английский парламент.
Ночью Петру стало ужасно смешно. Он обнял Марусю и не дал ей говорить. Она попыталась отвернуться, посердилась и притихла. У нее были грубые пальцы и нежнейшая кожа на сгибах локтей.
Вчера Петру стало смешно, потому что как же это? Ну, а если он не знает про парламент, так его нельзя в партию принять? А все остальное, кроме парламента, что он знает и может, в счет, что ли, не идет?
Но сейчас, в свете ясного солнца и без Маруси, Петру подумалось: пожалуй, и правда, слишком много есть такого, чего он не знает. За последнее время Петр редкий день не наталкивался на мысль о том, что мир растет, а он остается тем же, каким вышел из ремесленного, и между ними ширится опасный для Петра зазор.
Комментариев нет:
Отправить комментарий