Будь ты хоть храбрец.

Будь ты хоть храбрец — а он трус! — не сможешь ты так держаться, если не чуешь поблизости родного запаха. Неужели таких много?
— Пакость какая, — сказала Вера. — Вот уж пережиток типичный.
Шевелов открыл глаза. Лицо Веры, если глядеть снизу вверх, казалось тяжелее, старше обычного. Ее ответ не понравился Шевелову своей упрощенностью.
Иван Васильевич хорошо понимал, откуда эта упрощенность. Слишком много сил, молодости Вера отдала, чтоб восстановить справедливость на земле, и теперь, страстно защищая свой душевный покой, лишь нехотя убеждалась, что не всюду и не все еще сделано, что работы еще непочатый край и в самом течении этой работы возникают подчас неприятные и непредвиденные трения.
— Типичный пережиток.- Родимое пятно, — упрямо повторила Вера.
Иван Васильевич усмехнулся и, резким движением поднявшись с тахты, стал ходить по комнате.
Вера осталась сидеть, скрестив руки на груди.
— Несложно рассуждаешь, — сказал он. — Интересно у вас получается. Как в дерьмо вляпались — от старого пережитки, а как что хорошо — значит, наши достижения.
Вера внимательно следила за каждым его словом. Шевелов становился грубым только в случаях ярого недовольства собой.
— Ну, положим. . .
— Тише, Владика разбудишь, — сказал Шевелов, прекрасно зная, что Владика сейчас пушкой не поднять. — Ясно! Подвиги совершали, кровь мешками проливали, в братских могилах гнили. А известно ли тебе, что монастырь наш,— Шевелов указал рукой на запад, — в оные времена хорошо укрепленный, долго выдерживал осаду, а потом пан Сапега под Наугольную и Пятницкую башни сделал подкоп.